Хогвартс Дамблдора

Недалеко от замка, на южном берегу Черного озера, расположилась небольшая деревня волшебников. Здесь вы можете отдохнуть и пообщаться за кружкой сливочного пива в пабе «Три метлы», трактире «Кабанья голова». В лавке «Зонко», как и магазине «Дэрвиш и Бэнгз» можно найти самые невероятные, забавные, а иногда и устрашающие вещи. Одежду на любой вкус вам подберут в магазине «Шапка-невидимка». Рядом находится самый популярный магазин среди учеников – «Сладкое королевство». Конфеты, леденцы, зефир, шоколад этого отдела имеет самый неожиданный вкус. Заранее предупреждайте продавца о своих предпочтениях. Недалеко от деревни располагается станция «Хогсмид», с которой можно добраться в Магический Лондон на единственном курсирующем поезде «Хогвартс Экспресс», а также причал и лодочная станция.

Причал и лодочная станция

— Сейчас —

За столько лет, проведённых в Британии, к снегу так и не удалось привыкнуть. Определённо, сугробы были братьями барханов. Так же скрывали под собой чёрти что, меняли собственное расположение и путали следы, а вдобавок слепили на солнце и оказывались мокрыми и холодными — это легко выясняется, когда не удаётся вовремя заметить припорошенную снегом наледь и влететь в один такой. Но Фатхи-то переживёт. Для него главным было — удержать от падения на коварно вьющейся обледенело-заснеженной тропе свою спутницу.

«Позови Шелию на свидание, Яхья!»

Куда?!

Любое заведение, связанное с едой, пусть самое уютное и красивое на свете, пусть даже Зефирная Мастерская, им самим обставленная и трудами Гюго облагороженная, копту не нравилось, потому что еда — это скучно.

Вот находись они в Лондоне или хотя бы в Кашроми!.. Их Фатхи знал, как свои пять пальцев: знал каждую старую развалину, каждую подворотню с кошками, каждую улицу и каждую многолюдную торговую площадь, где, независимо от города, самым распространённым языком оказывался вавилонский — тот, на котором споришь с упрямствующим ирландцем, торгуешься с улыбающимся турком, шутишь с аргентинцем и объясняешь дорогу заблудившейся китайской парочке. В обоих городах Яхья знал набережные и дамбы, парки и пустыри, знал, какие памятники стоят не на своих местах и почему, в толпе и шумихе чувствовал себя как рыба в воде. Рыба, которой приходится воевать с этой водой и пробиваться сквозь, которой крайне весело это делать.

Только вот...

Только вот на свидание девушку стоит звать не в подворотню со старой развалиной, а в более подходящее место.

Но в какое?..

Не туда, где он будет чувствовать себя хитрой перламутрово поблёскивающей рыбой, проскакивающей между невидимых нитей брошенной в воду сети, — знает, что Шелии многолюдные места не по душе. Но и не туда, где скорее похож станет — ну не на слона в посудной лавке, конечно, куда ему до слона — на кота, затаившего какую-то давнюю обиду на костяной фарфор с пирожными.

Туда, где обоим должно понравиться. Идея пришла случайно, так же, как и —

— За три дня до —

Случайно вспомнил об одной вообще-то важной дате, когда выбрался в Хогсмид по делам, но каким-то чудом занёсся в неприметную лавочку, претендовавшую на звание филиала Магического Каира. На вавилонском в ней говорили вещи, собранные со всех концов света. Вошедшего встретили щебечущие безделицы, перекликающиеся с поющим ветром. Таинственно молчащие старинные книги. Звонкие монетки на многоцветных платках и радужные всполохи в хрустальных подвесках на шамадане — его повёрнутый спиной к дверям рыжий продавец пытался как-то пристроить к группе подсвечников.

Какой замечательный цирк!

— Поставь лучше к головным уборам, — Фатхи облокотился об дверной косяк и по-кошачьи улыбнулся. — К шляпам там. Платкам. Колпачкам, беретам...

— Чего?!

— Это надевают на голову. Смекаешь? Ealaa alraas*, — слизеринец коснулся кончиками пальцев виска, чтоб до продавца уже точно дошло.

Вопросительный взгляд. Канделябр в вытянутых руках. Непродолжительная пауза, прерванная очень вовремя решившей высунуться из часов кукушкой, озвучившей свои мысли о разворачивающейся сцене.

— Это было сейчас по-арабски?

— Naeam**.

— И эта, — канделябр вытягивается в руках чуть дальше, рискуя перевесить продавца и опрокинуть его на другие подсвечники, — арабская штуковина...

— Шамадан, naeam. Его носят на голове. По особым случаям, конечно, только когда танцуют, но если ты хочешь соблюсти логику в своей экспозиции...

— Ладно! — продавец во второй раз не дал обычно до неприличия многословному пришельцу договорить. — Похоже, ты в этом шаришь, мой маленький арабский друг.

— Я копт.

Оффтоп:
*На голову.
**Да.

Несмотря на незадавшуюся было беседу, пришествие в вавилонскую лавку обещало оказаться интересным. Вынырнув из дверного проёма, Фатхи тенью скользил между пихающих друг друга витрин (в них, увы, не было логики — и его совет насчёт шамадана, кстати, тоже оказался проигнорирован), разглядывая фаянсовых тигров, костяных слонов и фарфоровых кошек; турецкие голубые глазки от сглазов и кельтские кресты — от назойливых христиан.

— Что-то конкретное ищешь?

— А у тебя тут только заморские диковины собраны?

— Нет, наши тоже есть, — нажим на «наши», уязвлённое фырканье зелено взглянувшего на хозяина лавки копта-метаморфа, одна общая усмешка на двоих, непродолжительная пауза. — С нашими диковинами сложней, потому что в Хогсмиде в принципе полно тематических магазинов, и если у меня обнаруживают какой-то, пусть и слабый, артефакт, это грозит комиссией из ММ, бумажной волокитой, конфискацией, передачей предмета в специализированную лавку или попросту в Аврорат. У волшебников свои представления о справедливости, — в ответ Фатхи только согласно хмыкнул. — Или вот, например, те же шляпы. Отдать твой шамадан в шляпный магазин? А не пойти бы им? Теперь у меня есть обалденная история, что был он надет на голову самой Саломеи во время танца, после которого в сюжет вплелась голова ещё и Иоанна Крестителя. А у меня как раз под прилавком завалялась одна говорящая...

— А Саломея-то тут при чём? — взглянув на своего, очевидно, родственника по духу, Фатхи расхохотался.

— Для антуража, старик, для антуража! — чем больше торговец говорил, всплёскивал руками и вертелся вокруг своих диковин, тем больше напоминал Яхье самого себя. Они тут точно надолго. — А квиддичную лавку возьми! — здесь слизеринца немного передёрнуло от пары вьетнамских флешбэков. — Это же лавка спортивного инвентаря, нет? Что там делают украшения? — у меня тот же вопрос... — Причём самые банальные — подвески, серёжки, да и Годрик с ними, только пусть попробуют позариться на... — придыхание продавца, голубоватые всполохи любопытства в глазах его посетителя. — На это.

Это — конечно же, ни в коем случае не должно было оказаться в квиддичной лавке, но и позволить оставаться в вавилонской Фатхи просто не мог, поэтому —

— Сейчас —

Крутил его нервными пальцами, спрятанными в карман зимнего пальто, пока они шли, спускаясь по тропинке и отходя от Хогвартса всё дальше. Шли вдоль стены возвышающегося Запретного Леса с одной стороны и пустынного, ослепительно белого берега заледеневшего Чёрного Озера — с другой.

Вот тогда, как увидел, и вспомнил. «Как там принято становиться парами?» — такие вещи ему нужно записывать, если они рискуют вылететь из головы в самый неподходящий момент. «Нас один шуш уже ею считают, но...» — даже теперь, спустя год, идя сейчас с Шелией под руку, вспоминает, сглатывает, исподволь косится и неловко краснеет. «Что-нибудь милое вроде...» — вообще-то с ним, наверное, бесполезно обсуждать, что и как у кого принято, потому что даже самое простое, очевидное и такое желанное «ты станешь моей девушкой?» он чуть не сдох, пока рожал.

Год назад, ровно год.

Самый хороший его год, сделавший полный круг сегодня, а он, дурак, вспомнил об этом только —

— За три дня до —

— Слушай, а он летает, как настоящий, или эти крылья тоже для... антуража? То есть, гипотетически: предположим, у меня есть девушка-квиддичистка, я хочу сделать ей подарок, но, чтобы его получить, ей что, придётся его ловить?

— Он летает, как настоящий, и открывается, как настоящая шкатулка с секретом. Слушай, ты идиот или извращенец? — короткая пауза, расцвеченный взгляд, по которому сложно определить, первое или второе. — Гипотетически у тебя есть девушка-квиддичистка, ты ловишь его у неё на глазах, покоряя девичье сердце окончательно, и вручаешь ей. Она уже в восхищении от твоей ловкости, и вдруг обнаруживается, что эта красота ещё и открывается!

— Mustahil***, — это собеседник понял и без англо-арабского словаря.

— Почему?

— Даже если я постараюсь побороть свой страх высоты, скорее всего, ловить ей придётся уже нас обоих.

— Гоблиновы труханы, как ей повезло-то, а!

Оффтоп:
***Невозможно.

— Сейчас —

У него хватило ума не предлагать ей захватить с собой метлу. «Годрик с ним», подарит чуть менее креативно. В конце концов, уж кто-кто, а она лучше остальных знает, как ей повезло c этим её коптским чучелом, предложившим бросить все дела и отправиться гулять, назвав первое место, пришедшее на ум.

Лодочная пристань. Зимой. Г — лоГ(одрик)ика, но Шелии было уже не привыкать к этим спонтанным выплескам странных идей. Кажется, она и не вспомнила?

Могла, могла вполне. В этом они были похожи, и Фатхи, который, сосредотачиваясь, терял всякую связь со временем, пространством и реальностью, прекрасно её понимал и потому решил напрасно не пугать жутким вопросом, помнит ли она, какой сегодня день.

Решил отвлечь внимание и отвести подозрения, болтая всякую чепуху, придумываемую на ходу:

— Выкладываю план! Ты думала, что если твой покорный слуга предлагает спонтанную прогулку, у него нет плана? Как бы не так! — покорный слуга сделает вид, что план есть, и быстренько его набросает. — Будем призывать кальмара, — фраза, достойная хорошего тамады, проводящего интересные конкурсы. — Ему уже пора просыпаться и бить лёд щупальцами — постоянно делает это по весне. Постучим по льду — он постучит со дна, — главное — не давать ей возможности вставить хотя бы слово. — Надо проверить, кстати, отзывается ли наш кальмар на имя «Годрик». Я где-то слышал, что это его анимагическая форма. Даже странно, что, если это правда, его меч истинные гриффиндорцы достают из Распределяющей Шляпы, а не в озере — было бы как в легендах о короле Артуре, — что я несу... — И Годрик тогда был бы не только кальмаром, но и озёрной феей! Представь Годрика Гриффиндора феечкой с тентаклями и обомлей!

Первое, что пришло на ум, — импровизация, к которой он готовился три дня, — очередной парадокс, столь для него характерный. Парадоксы, ассоциации, игры слов и образов: поиздеваться над основателем, нарядив бородача в платьице, и гаденько похихикать на слизеринском; свидание завернуть в кринжовую обёртку игры «разбуди кальмара»; или, раздумывая над подарком, взять что-то, что знают о Шелии все, в качестве оболочки, а внутрь вложить то, что известно только им двоим.

— За три дня до —

— Слушай, а почему ты колечко выбрал именно с жемчужиной?

— Потому что Ракушка.

— Снитч — ракушка?!

— Нет, снитч — это снитч, а она — Ракушка.

— Л-ладно...

— Сейчас —

А почему именно лодочная станция?

Потому что Годрик! И потому что если я скажу или сделаю какую-нибудь чушь, можно будет сразу на месте провалиться под лёд, и дело с концом. Удобно!

— Он, конечно, не впадёт в восторг, когда мы его разбудим. Скорее всего, напротив, впадёт он в чистейшее бешенство, как медведь-шатун, и попытается достать нас на берегу. Думаешь, это просчёт? И снова покорный слуга удивляет — не просчёт, а отличный способ согреться до того, как наступит вечер. А вечером!..

А вечером, во время заката, с пирса открывается потрясающий вид. Но зачем об этом говорить, когда хочешь отвести подозрения?

— За три дня до —

Торговец и посетитель вели сразу два диалога: один был вербальным, в котором, как и положено, если вы находитесь в вавилонской лавке, смешались два языка; второй состоял из переглядываний — долгих, коротких, с прищуром, с закатыванием глаз, —улыбок — кошачьих, издевательских и понимающих, — звонкого щёлканья пальцами и лёгких хлопков в ладоши. Во втором диалоге узнавали друг о друге даже больше, узнавали друг в друге самих себя, узнавали склонности к странному ассоциативному ряду, упорядоченному хаосу и разрозненному порядку, ловили на парадоксах, усмехаясь, и молча спускали их друг другу. Две рыбы встретились три дня назад в вавилонской лавке, и обе друг для друга оказались золотыми.

— Знаешь. Моя лавка — это как выручай-комната в Хогвартсе. Слышал про такое?

— Про выручай-комнату или Хогвартс? Я там учусь, умник. Конечно, знаю.

— Забавно. Ну так вот! Работает по тому же принципу — в неё попадают только те, кому может понадобится что-то из моего разношёрстного, — рука почти художественно обводит помещение, — ассортимента. Как ты себе представляешь, редкая девушка захочет нацепить себе на голову подсвечник. Не обижайся, если задел твои традиционные чувства, но ты же и не за канделябром пришёл.

— Я копт. У нас на свадьбах никто не пляшет с подсвечником на голове, — и да, он пришёл не за канделябром; он пришёл, потому что ему надо было вспомнить, что самый счастливый год в его жизни пролетел со скоростью снитча.

Молчаливое «Свадьбах? А оно, часом, не?..» с кивком на жемчужину, встреченное возмущённым фырканьем и смущённым взглядом, отведённым в сторону. Конечно, не. В нём гораздо больше смыслов, чем может показаться на первый взгляд.

Почти магический дар — вести разговор, не проронив ни звука, дар, доступный торговцам, скупщикам и перекупщикам, продавцам, конечно, услужливым, но ничего общего не имеющим с обслугой. «Покорный слуга» — очередной парадокс. Никакой не слуга и совсем не покорный. Обладатели магического дара — божества своих маленьких лавок, — охотно встречают таких же, как они, приспешников Гермеса, знающих этот безмолвный вавилонский диалект.

— Сейчас —

Вдали от мира, в котором Яхья был рыбой, божеством и приспешником Гермеса, вдали от вавилонского шума и вавилонской же тишины, перебиваемой лишь звоном монет, чувствовал себя иначе. В вавилонских лавках и трущобах он куражился, бился и бесился, упражняясь в красноречии: каждый вопрос — выпад, каждый ответ — контратака. Здесь вообще, а особенно с ней — ничего этого не нужно. Пошутил как-то, что из-за Шелии скоро лишится дара речи, но вообще-то шуткой это не было. Не нужно — выпадать и контратаковать, не нужны все эти битвы, и волнение переплетается с незнакомым когда-то медитативным спокойствием.

Которым веяло теперь и от заледенелого Чёрного озера, и от возвышающихся над ним заросших елями холмов. С которым Фатхи ненадолго всё-таки затих, устав, видимо, придумывать, какую ещё хулу можно возвести на несчастного кальмара, и украдкой взглянул на свою спутницу.

— За три дня до —

— Спасибо за уделённое время! — после поединков, устроенных по взаимной, хоть и молчаливой договорённости, принято благодарить. Яхья благодарил только в случае, если поединок доставил ему удовольствие.

— Ой да не за что, — хохотнувший продавец только плечом дёрнул, вновь взяв в руки шамадан и, кажется, решив, что наденет его сразу же, как за посетителем закроется дверь; а посетитель бы на это посмотрел, конечно. — Только не заставляй её в самом деле его ловить. Будь я твоей девушкой — прибил бы на месте.

— Я бы себя тоже прибил, окажись на её месте.

— Сейчас —

Ни спонтанная прогулка, ни наглое отвлечение от важных дел, ни холод на улице, ни перспектива взбесить кальмара-фею-Годрика — ничего не послужило поводом для убийства.

— Если тебе это покажется некрасивым, можешь пробить прорубь годриковой тентаклей и утопить меня в ней, — всё-таки напоминает на всякий случай и осторожно тянет за собой, сворачивая с тропы и подводя к заснеженному пирсу, уходящему на лёд — такой же заснеженный, но кое-где всё-таки абсолютно прозрачный и отражающий в себе, как в зеркале, безмятежное небо и такие же безмятежные холмы. — Я про вид в основном, но кто знает, что ещё готовит нам этот день.

Он знает, поддевая пальцем крылышко снитча-футляра и нервно выдыхая, выпуская в холодный воздух пар изо рта. Он знает, он подготовил. Осталось только собраться с мыслями. У меня же есть чёртов план, да?!

Вдыхая морозный воздух и маневрируя в попытке не познакомиться головой поближе со льдом, Шелия замечала, как потихоньку затихает тревога.

Последние дни зимнего семестра выдались на редкость суматошными. Комната оказалась погребена под неаккуратными завалами пергаментов с домашками и книгами для них же, незаконченными тезисами на семинар по нежити, набросками ко дню Основания Школы и квиддичными схемами. Пустые чашки из-под кофе (и откуда их столько?) украшали все поверхности, которые чудом оказались свободны, а еда в миске Хладгерды пополнялась только стараниями Яхьи, который, что странно, даже не пытался отвлечь когтевранку от свитков.

Будто чувствовал, что она может огрызнуться — впервые — на какое-то невинное предложение или попытку оторвать от работы. Прибить (или, на худой конец, стукнуть битой) его и так хотелось регулярно, конечно, но никогда это не доходило до чего-то более серьезного, чем укоризненный взгляд. А сейчас, когда она опаздывала, утопая в этих пергаментах как в зыбучих песках, контролировать себя удавалось все труднее.

При том что опаздывала она постоянно, спешку, как ни парадоксально, ненавидела. Становилась нервной, рискуя сорваться на все и на всех, что попадалось под руку, нетерпеливо подгоняла других, когда от этого зависело, успеет ли она сама, и сводила к минимуму общение, чтобы никому ненароком-таки не прилетело. И Яхья будто чувствовал это — не лез лишний раз, аккуратно обходил, сам пребывая в какой-то необычной для него задумчивости.

Так что, когда тишину комнаты прервало предложение выбраться из замка, Шелия сначала подумала, что ей послышалось. Покосилась недоуменно. Перевела взгляд на пергамент, в котором за вчерашний день добавилось дюймов десять текста от силы, хотя планировалось втрое больше. На пустые чашки. Сваленные уже не в творческом беспорядке, а настоящем бардаке свитки. Провела руками по лицу и медленно кивнула.

Да, надо развеяться. Давно пора.

Действительно, пора, и вглядываясь сейчас в заснеженную кромку Запретного леса, вдыхая свежий воздух и потихоньку спускаясь по тропинке, она постепенно возвращала себе то привычное медитативное спокойствие, которое редко ее покидало в последний год. Замечала на периферии косые взгляды и краснеющее лицо, но старательно делала вид, что нет. Что наледь под ногами или озеро вдалеке ее интересуют куда больше, а сугробы — так и вовсе предмет исследовательского интереса.

Зачем еще нервов добавлять, если не так уж часто выбираемся, правильно? Хотя… когда вообще выбирались? Дойти вместе до квиддичного стадиона или кабинетов не считается, наверное? Или считается? Несостоявшийся каток… Получается, и свиданий не было?

— … будем призывать кальмара. Ему уже пора просыпаться и бить лёд щупальцами — постоянно делает это по весне. Постучим по льду — он постучит со дна. Надо проверить, кстати, отзывается ли наш кальмар на имя «Годрик». Я где-то слышал, что это его анимагическая форма.

Моргнула недоуменно, вырванная из мыслей, и чуть не поскользнулась. Анимагическая форма кальмара? Что?..

— Даже странно, что, если это правда, его меч истинные гриффиндорцы достают из Распределяющей Шляпы, а не в озере — было бы как в легендах о короле Артуре. И Годрик тогда был бы не только кальмаром, но и озёрной феей! Представь Годрика Гриффиндора феечкой с тентаклями и обомлей!

Рассмеялась негромко от нарисовавшейся перед глазами картины, которая все равно не помешала появиться нотке подозрительного беспокойства.

Шелия не была бы когтевранкой, не научись за все эти годы как-то интуитивно классифицировать для себя его поток слов. Иногда везло найти интересную тему, и оставалось только завороженно слушать — вникать, удивляться деталям, следя за причудливо перескакивающей между ассоциациями мыслью. Иногда он цеплялся за что-то мимоходом увиденное или просто развеивал скуку шутками и абсурдными идеями. А иногда, неся околесицу, пытался скрыть нервозность — как сейчас. Это улавливалось по тону, менее вальяжному, чем обычно. По невозможности вставить хоть слово — чтобы она не могла остановить или спросить что-то. По чуть более живым жестам и мимике.

Вздохнула. Молча сжала ладонь сильнее, мягко проводя по ней большим пальцем. Прислушиваясь к словам про разозленного кальмара и вечер с чуть заметной улыбкой, пока они медленно приближались к озеру.

— Если тебе это покажется некрасивым, можешь пробить прорубь годриковой тентаклей и утопить меня в ней.

Взглянула укоризненно и поджала губы. Как будто я могла бы сделать что-то такое.

— Я про вид в основном, но кто знает, что ещё готовит нам этот день.

— Еще готовит?..

Да, можно было бы не замечать косые взгляды, румянец списать на мороз, волнение — на… ну, что-нибудь. Но вот такие мимоходом оброненные фразы, которые вместе выстраивались в картину подозрительно цельную и с недомолвками?

Готовил что-то? В честь чего? Нахмурилась, перебирая в голове варианты. Четырнадцатое уже прошло, подарки благополучно доставлены. Восьмое… еще не скоро же, правильно? Я не могла так выпасть из времени. А еще?..

В то, что Яхья решил позвать ее на свидание — не проговорив толком, в обертке прогулки, обычной прогулки — верилось слабо. Спустя год? Стоп. Год?

Медленно-медленно закрадывалось тревожное ощущение, что она кое-то упустила — и даже знала, что. За последними днями семестра, проведенными в пергаментах, книгах и схемах вместо того, чтобы готовить подарок.

Здорово.

За-ме-ча-тель-но.

От медитативного спокойствия не осталось и следа.

Ну и какой теперь план?

Февраль в этом году выдался по-настоящему зимним и как будто сошедшим с рождественской открытки: морозным, но не леденящим, снежным, но снегом чистым, свежим, мягким, задорно поскрипывающим под ногами, подначивающим сыграть в снежки, слепить что-нибудь или просто погулять и посмотреть на мир в редкой красоты убранстве.
Пирс и набережная были пусты, несмотря на располагающую к совершению променадов погоду, а вот в здании лодочной станции Яхья и Шелия в самый последний момент обнаружили по меньшей мере двоих рабочих, занятых, судя по всему, подготовкой к открытию навигации.

- Лак …. Не забудь ….
- Что?
- Смолу … говорю… Где …?
- Здесь канаты! … эль, видели Прэтли и Сэндимена … опять пойдут … вламываться …!
- Второй раз за неделю…! В … были, теперь куда?
- … довольные как пушишка в …!
- Они идиоты, а вот командуют … темные … что-то для них важное…. ... констебль …?
- Констебль … авроров не пришлют, а значит его официальная … детишки ...!

Для полного сходства с пустыней заснеженной Шотландии очень недоставало перекати-поля: с ним, лениво волочащимся по глади заледенелого озера, картина получилась бы максимально полной.

Ну и как бы оно называлось в здешних широтах? Перекати-лёд [с ягодками на ветках и стайкой мелких прыгучих птиц, догоняющих внезапно нарисовавшуюся кормушку]? Гиппогрифья колючка [с перьями гиппогрифа, разумеется, и налипшими комками снега. Или помёта. Или снега и помёта. Как у гиппогрифов это происходит, господи, это точно помёт (и зачем я вообще об этом думаю)?!]?

Чуть запрокинув голову, Фатхи со вздохом вновь выпустил изо рта облачко горячего пара, довольствуясь видимым только ему силуэтом воображаемого кустарника.

У него был, да. Всё-таки, как ни странно, был —

— Чёртов план —

1. Позвать Шелию на свидание;
2. Придумать что-нибудь по ходу дела, чтоб потянуть время до заката;
3. На закате рассказать историю, что вообще, честно говоря, забыл и сам, но! — судьба-судьба! — оно такое милое и само ему подвернулось, а посему: «Шелия, это тебе!»;
4. Быть умничкой.

Мысленно теперь изучая этот невеликий список, копт всё больше укреплялся во мнении, что второй пункт требовал более обстоятельного и вдумчивого подхода. Четвёртый — тоже, конечно, но до него и времени было ещё хоть отбавляй, а вот с «придумыванием чего-нибудь по ходу дела» слизеринец откровенно себя подставил.

— Ещё готовит?.. — и подтверждение этой подставы, которую он устроил сам себе, не заставило долго ждать.

Ночной вздо(зо)р, всем выйти из ступора!

— Конечно! — мог бы и догадаться, что, пытаясь отвлечь внимание от календаря и сохранить истинную цель прогулки в тайне до определённого момента, стоило выдумать нечто менее фантастичное, чем разбуженный в конце февраля кальмар. — Думаешь, твой покорный слуга удовлетворится одними годриковыми тентаклями?

Давайте, мистер Фатхи-Пауэрс, добавьте немножко двусмысленных шуток, всё же ещё недостаточно плохо.

Ну нельзя, что ли, было воспользоваться примером первокурсников, неделю назад устроивших во внутреннем дворе снежные захоронения, и поиграть с девушкой в снежки возле пристани?.. Какие тут у них ещё бывают зимние забавы? Предложить слепить снеговика с тентаклями? Покататься с горки на наколдованных кусках картона? Им стоило взять коньки, быть может?..

Ааааа.

Раскритиковав себя как хорошего тамаду, слизеринец закусил губу и украдкой взглянул на свою спутницу. А по её обычно спокойному лицу сейчас, казалось, пробежала тень тревоги.

Она что, занервничала?

Возможно, да, определённо (как в его компании вообще сохранять спокойствие?): когтевранка наверняка стала прикидывать, что ещё скрывается в его голове — не такой пустой, как Яхья обычно пытался изобразить, — помимо уже предложенных развлечений. Нарисовала в воображении призыв Ктулху, чтобы составить компанию кальмару Годрику. Представила, сколько статей копту влепят за организацию маленького апокалипсиса в стиле Лавкрафта на Чёрном озере неподалёку от достойного учебного заведения. Подсчитала, как долго ей в таком случае ждать его из Азкабана, и задумалась, есть ли в этом смысл.

«А сколько вам лет?»

«А сколько вы мне дадите?»

«Пожизненно».

От дурацкого и совершенно неуместного анекдота пятикурсник только отмахнулся.

Может, стоит заверить её, что она встречается не с малолетним преступником?

И копт уже открыл было рот, но сразу осёкся, воскресив в памяти все свои гениальные идеи.

Предлагал пролететь на метле над Лондоном, наплевав на Статут о Секретности [МакБрайд выглядела непреклонной, объясняя, почему так делать не надо]. Спрашивал, не посмотреть ли им в библиотеке, как связана рунология с тёмной магией [и тогда её возмущённо вскинутые брови также были вполне оправданы]. «Жаль, я не прихватил ружья!» — даже удивительно, как она ни разу ни за что его не щипнула, чтоб попридержал язык. А сдобренные заливистым смехом рассказы о своём коллеге, которого посадили за незаконное содержание сфинксов?.. А «ну всё, я убил Ливу Унсет»?.. А шутки про религию, за которые он будет гореть в аду?.. А «давай разбудим кальмара»?..

Тут вопрос скорее не в том, как убедить Шелию, что она встречается не с малолетним преступником, а в том, п о ч е м у она с ним встречается.

Быть умничкой. Ага. Конечно.

Четвёртый пункт яхьиного нехитрого плана протяжно всхлипнул, —

— Так всхлипывает, вздыхая, румпель, выведенный из спячки раньше гипотетического кальмара. Ворчит со скрипом наклонённый борт, —

Под суетливое:

— Лак... — чтоб не скрипел, не ворчал, а стал ладный, красивый, блестящий. — Не забудь...

— Что?

Что?

И в обычное время не отличаясь особыми склонностями к саморефлексии, на едва уловимые отголоски суматохи Фатхи отвлёкся моментально и весь превратился в слух, а взгляд, предназначенный Шелии, прошёл сквозь неё. Доса-адно: свидание никак не предполагало присутствия посторонних.

— Смолу... — а разве не сначала смола, а потом лак? — говорю... — к сожалению, ты действительно говоришь. — Где …?

Где? — хороший вопрос. Наклонив голову, Яхья чуть повернулся, продолжая прислушиваться, принюхиваться, словно это как-то бы ему помогло, как принюхивается и прислушивается, почуяв хорошую тему для статьи или подходящую для её написания жертву. Тема находится быстрей жертвы, но источник звука, как оказалось, — быстрее темы, и Яхья уставился на лодочную станцию, как на своего заклятого врага.

Где-то там, внутри, поскрипывал деревянный пол под чужими шагами, кряхтели борта, позёвывал вертлюг или кто-то с похожим наречием, и за всем этим деревянно-металлическим ворчанием всё на том же вавилонском слышался ещё и приглушённый английский. Приглушалось нечто, звучащее как переговоры обыкновенных рабочих, забывших что-то на лодочной станции в феврале месяце. Как бы Яхья ни любил изображать из себя всезнайку, здесь он всё-таки растерялся, совершенно не представляя, когда вообще принято готовить плавательные средства к сезону навигации. Если сейчас самое время, то совсем глупо получается.

С другой стороны, можно считать это помощью свыше, и слизеринец, чуть не воздев к небу руки с благодарностью, вовремя сдержался и только лишь указал правой в сторону станции:

— Например, этот день может приготовить нам редкое зрелище: спуск лодок на, — быстрым взглядом копт всё-таки окинул спящее Чёрное озеро, проверив, не изменилось ли в нём что-нибудь за пару минут, — лёд, — и замолчал ненадолго, тщетно пытаясь склеить абсурдную теорию в нечто удобоваримое; пока даже пробуждение кальмара выглядело рациональней. — Впрочем, вынужден признать, — вынужденный что либо признавать Яхья — зрелище не менее редкое и в основном наблюдаемое лишь мисс МакБрайд,— я мало что об этом знаю, и, возможно, так и должно быть.

А доносящийся со станции разговор тем временем становился всё интереснее:

— Здесь канаты! … эль, видели Прэтли и Сэндимена … опять пойдут … вламываться …!

Вламываться?..

Остаток чужой обрывочной беседы Фатхи проглотил, находясь в совершенном ступоре и выхватив лишь несколько слов: «тёмные», «констебль», «авроры» и... «детишки». Пойманная было тема для исследовательской статьи «Начало сезона навигации на Чёрном озере» стала трансформироваться в тему для журналистского расследования, и Яхья, всего лишь пару дней назад доносивший до Гюго, что он! в! отпуске! — теперь чуть ли не инстинктивно дёрнулся в сторону лодочной станции.

И на втором шаге же остановился.

Расследования?! Христа ради, Фатхи!.. Шелия!..

Шелия — та самая Шелия, МакБрайд Шелия, будь-моей-девушкой-Шелия, пойдём-прогуляемся-Шелия, это-тебе-Шелия, — за её локоть он мягко взялся, чтобы удержать себя от проснувшегося порыва дозмеиться по скрипучему снегу поближе к источнику разговора, и осторожно сжал в пальцах рукав.

«Тёмные», «констебль», «авроры», — только этот рукав и не позволяет качнуться туда, куда ему точно не следует рыпаться. — Может, это вообще вполне нормальная тема для лодочников — типа погоды? — и, может, Яхье с Шелией в таком случае стоит просто сделать то, ради чего они сюда и пришли: прогуляться вдоль набережной, позалипать на холмы и Чёрное озеро, он расскажет что-нибудь смешное, она посмеётся, там и вечер наступит?.. — Я ничего не смыслю в лодочном деле! Свободная страна, свободные люди, все говорят, о чём хотят, может, они не хотят говорить про погоду, а хотят — про констеблей и детей, чего я вообще собственно... А там точно лодочники? Ой, да ну господи...

— Ты ведь тоже это слышала, да? — его тон прозвучал почти умоляюще, и внезапными деталями стал обрастать —

— Чёртов план —

1. Позвать Шелию на свидание;
2. Взорвать ей мозг предложением разбудить кальмара, который, возможно, является анимагической формой Годрика Гриффиндора [визуализация вышеозначенного Годрика Гриффиндора в виде феечки с тентаклями как приятный (нет) бонус];
3. Утащить им же приглашённую на свидание Шелию поближе к лодочной станции, в которой два ничего не подозревающих мужика сусолят что-то про тёмных и констеблей [возможно, прочитали журналистское расследование и обсуждают его, что не является преступлением поводом не писать об этом СВОЁ журналистское расследование];
4. По пути наклепать таблицу для игры в бинго с названием «соберите своего парня, мисс МакБрайд», в которой будут характеристики вроде «малолетний преступник (в перспективе)», «журналюга», «ну да, дурак, зато красивый», «его даже интересно слушать иногда» и т.д.
5. Пока Шелия играет в бинго, попытаться подслушать чужой разговор [а чо такова?];
6. Дождаться заката и вручить всё-таки Шелии нормальный подарок, а не игру в бинго [если она не бросит его раньше];
7. Быть умничкой.

Особенно быть умничкой. Ведь все умнички делают то, что перечислено в шести пунктах выше. Ведь все умнички, приглашая девушку на свидание и заслышав разговор двух посторонних типов, шало улыбаются, щурятся и вкра-адчиво так произносят:

— Хэй! Подойдём поближе?

Шелия должна бы уже привыкнуть к тому, что с такой дырявой памятью неизбежно появляется вина – из-за забытых планов, договоренностей… и дат. Что приходится потом неловко извиняться за несобранность и забывчивость, исправлять косяки и надеяться, что в следующий раз такого не повторится.

Надо было хотя бы записать. Или сообразить календарь. Или еще что-нибудь, ну.

Списки и календари не всегда помогали: стоило хоть раз забыть что-то записать, как только оно мелькало на горизонте, и через пару минут мысль испарялась, возвращаясь уже с надвигающимся дедлайном. А иногда – и с рассерженным человеком, которого она подвела. Даже если тот натягивал маску вежливости, мягко интересуясь, что там как.

Какой тогда план? Делать вид, что ничего такого не происходит? Так и должно быть. Так и было задумано. А потом как-нибудь… по обстоятельствам.

Короткий взгляд на Яхью. Какие шансы, что он не заметил?

Вряд ли очень высокие. В маскировке тревоги и беспокойства она никогда не была хороша: все равно прорывалась наружу эмоции мимикой, беспокойно перебирающими ткань или касающимися браслета пальцами, и – наверняка – изменяющимся тоном голоса. Кажется, она никогда толком и не пыталась беспокойство скрыть. Импровизация с невозмутимым видом – занятие скорее для слизеринцев, а не для нее.

Угу. Шансов реализовать: ноль. Окей. Тогда новый план: попытаться что-то придумать.

А, собственно, что? При себе у нее ничего нет. Вокруг – среди заснеженных холмов и Черного озера – подходящего ничего нет тоже. Разве что снежок за пазуху закинуть, ага. Да и времени сообразить что-то до конца дня, судя по всему, не очень, раз прогулка планируется до вечера.

«Лучший твой пода-а-арочек – это я»? Отлично. Замечательно. Восхитительный план. На десять из десяти просто.

Выдох.

Окей. Подарок подготовить не успеваю. Допустим. Что самое плохое может произойти? Не съест же он меня? Еще один короткий взгляд. Ну, съесть-то не съест. Наверное. Бросит?.. Мм, вряд ли. По крайней мере, не сейчас. Если несколько раз забыть, то, наверное, шансы повыше будут. Расстроится? Да, почти наверняка. Тогда... сказать сразу, может? Извиниться? Все равно рано или поздно вскроется же.

Выйти из ступора Яхья успел буквально мгновением раньше.

— Конечно! Думаешь, твой покорный слуга удовлетворится одними годриковыми тентаклями?

Значит, точно что-то готовил. Извинения застряли в горле. И почему учиться аппарировать только с шестого курса можно, а? Провалиться бы сейчас... куда-нибудь.

— Например, этот день может приготовить нам редкое зрелище: спуск лодок на лёд. Впрочем, вынужден признать, я мало что об этом знаю, и, возможно, так и должно быть.

Лодок на лед? Мне не послышалось? Обернувшись в направлении взмаха руки, Шелия уставилась на лодочную станцию и задумчиво наклонила голову вбок, прислушиваясь к обрывкам разговора.

— Для спуска на воду рановато. Вроде бы. Может, готовят что-то?

В конце концов, даже если для судоходства рановато, ничего не мешает делать ремонт, правильно? Лодочная станция не обязана ремонтироваться только в теплую погоду. Даже если рабочие переговариваются о ком-то вламывающемся и аврорах.

— Ты ведь тоже это слышала, да?

Кивнула едва заметно. Слышала, да. И если что и можно сказать абсолютно точно, так то, что она не хотела иметь с этим дела. Ни малейшего. Пытаться раскрутить эту странную с несостыковками ситуацию, добавляя головной боли, когда от нее и так сжимало виски после череды дней над пергаментами с домашними работами, не хотелось тоже.

— Хэй! Подойдём поближе?

Прикрыла глаза. Вдохнула, считая до пяти. Выдохнула, считая обратно. Устало посмотрела на веселый прищур глаз и улыбку.

Серьезно?

— Думаешь, они сильно тебе обрадуются? Допустим, они рабочие. Допустим. Со странными темами для разговора, да, но рабочие — обсуждающие сплетни, например. Хоть отрывай их от работы, хоть подслушивай — если это выяснится, будет как минимум неудобно. Как максимум, испортим себе настроение на вечер, выслушав ругань, — замерла, переведя дух. — Допустим, другой вариант: они не рабочие. Тогда там как минимум два мужика. Взрослых. Которым мы помешаем. И потенциально настроенные ни разу не дружелюбно. У тебя есть мантия-невидимка? Нет? Вот и у меня нет.

Помолчала несколько мгновений и растерянно потерла переносицу.

— Окей. Назови мне хотя бы пару причин, почему это хорошая идея и мы не должны сделать ровно наоборот.

Голоса звучали то совсем невнятно, то отчетливее, время от времени их заглушали скрипящие доски и снасти, плеск воды внутри лодочной станции, треск льда со стороны озера, не говоря уже о шуме множества передвигаемых с места на место неведомых предметов.

- … готово, … что нужно, теперь можно доставать ….
- Ты … артефакторам …?
- Угу, а завтра …. … приведем в порядок, потом начнем обновлять чары, … через пару недель …. Еще пару … камням ….
- Пойдем …? Шушев констебль …! Детишки, как же …! Шуша тебе в … подштанники …!
- Прэтли и Сэндимен — точно детишки, великовозрастные … у дубины тролля…. Но … те … не ради … шпану… не ради денег, по-моему…. … подальше … раз доблестные …. Не хочу …. Пошли ….

Несколько раз хлопнули двери, послышались удаляющиеся и — одновременно — другие, приближающиеся со стороны озера, шаги, которые смогла различить только Шелия, а прямо перед этим, как с запозданием понял сосредоточившийся на разговоре Яхья, раздался особенно громкий треск льда и плеск воды, Шелия же эти звуки пропустила мимо ушей.

- Кхм-кхм… Прошу прощения, сэр, мадам, мне ужасно жаль беспокоить вас, опасаясь нарушить столь хрупкое уединение, но обстоятельства... Да и время не терпит, а потому позвольте спросить, не могли бы вы помочь мне и моим друзьям? Если, конечно, это не доставит вам хлопот.

Услышав голос, Шелия и Яхья инстинктивно обернулись, обнаружив в нескольких метрах от себя двоих молодых мужчин, навскидку им можно было дать лет по тридцать или тридцать пять. Шелия обратила внимание на их внешний вид: одеты они были так, будто перечитали всю маггловскую художественную литературу о волшебниках, и сознание упорно подкидывало слово «ролевик». Яхья заметил, что обратившийся к ним глядит дружелюбно, прямо и внимательно, настолько, насколько позволяет вежливость, тогда как его спутник непрерывно осматривает окрестности.

Всякий раз, когда Шелия начинала разносить его очередное самоубийственное предложение, у Яхьи в голове вертелся лишь один шутливый вопрос: кто в вашем ОТП?

Кто в вашем ОТП — истеричная королева с незакрывающимся ртом и тысяча и одной идеей, как загреметь в Азкабан или хотя бы отхватить люлей, а кто — голос разума со стройной аргументацией, взывающий к тлеющим где-то в глубине души сумасбродного величества крупицам адеквата?

Голосу разума в лице очаровательной мисс МакБрайд возражать было сложно. Да и не хотелось. Нет — так нет: в конце концов, именно в споре с ней — практически любом — Фатхи неизбежно проваливался, и лучшим решением было просто не забивать своим проигрышем голову, а молчаливо уступать и браться за раскручивание следующей мысли с истерично-королевской невозмутимостью. Однако...

— Окей. Назови мне хотя бы пару причин, почему это хорошая идея и мы не должны сделать ровно наоборот.

Вот это оказалось неожиданно, и копт покосился на свою спутницу с подозрением, перестав даже вслушиваться в долетающие до них обрывки разговора. Он же правильно понял: ему сейчас буквально дали шанс переубедить её?.. Именно тогда, когда он и связного ничего сказать не может?

Ну типа:

Первая причина — это ты! — с одной стороны, можно, конечно, задорно пощёлкать пальцами, поводить плечами и, танцуючи, пропеть, что подобное мероприятие отлично вписывается в романтическую прогулку (Фатхи, ты серьёзно? Прочитай в словаре определение слова «романтический», пожалуйста), но в таком случае пришлось бы раскрыть свой тайный план и этим, скорее всего, заставить девушку чувствовать себя неловко. В том, что она забыла, Яхья уже не сомневался. В том, что она начнёт чувствовать себя неловко, когда поймёт это, не сомневался тоже. Предположение, что она уже его просекла и уже чувствует себя неловко, яхьин мозг отчего-то упускал. Как всегда, впрочем.

С другой стороны, слизеринец ведь не застрахован от того, что смутится и растеряется она при любом раскладе, и не столь важно, сообщит он о целях их прогулки сейчас или дотянет до последнего.

С третьей стороны! — проводить остаток дня под укоризненным «как-ты-мог-мне-не-напомнить»-взглядом хотелось ещё меньше, чем получить нагоняй от незнакомцев, но и этого сказать, не выдав себя, никак не получилось бы.

Иными словами, возможность возразить вслух таяла, как льду на Чёрном озере и не снилось.

Зато никуда не девалась возможность произносить сейчас весь этот внутренний монолог мысленно, не проронив ни звука, но красноречиво жестикулируя — взвешивая на ладонях «за» и «против», словно сердце грешника и перо Маат, кончиками пальцев ловя за хвост убегающую мысль, притягивая руки к сердцу и снова крылато их отстраняя, и всё это — под далёкие поминания мировой звезды:

— Шушев констебль!.. — руки продолжают беседовать друг с другом, сплетая пальцы в замок (вскрываться или нет?). — Шуша тебе!.. — левая патетично взмывает вверх (ладно, можно сказать и сейчас; в конце концов, у неё ведь биты нет при себе). — ...в подштанники! — и с драматичным всплеском (да, но у неё есть волшебная палочка и знание манящих чар) падает вниз под скрежет льда.

Наконец, не выдержав долгих умственных усилий и уставившись на Шелию совершенно безнадёжно, Яхья поднял палец кверху, вдохнул поглубже, и —

— Всё пока, — тоскливо выдохнул.

Достаточно было скосить взгляд в сторону станции и прислушаться, дабы убедиться, что и правда — всё: голоса растворились в воздухе, словно оказались какой-то обидной галлюцинацией, а значит, и смысл настаивать на подкрадывании и подслушивании пропал тоже. Вероятно, пока копт разыгрывал перед МакБрайд свою пантомиму, тема для статьи успела слиться неведомо куда. Шушев редактор.

Подобно ей слилась и нежданная помощь свыше, на которую так хотелось отвлечься и которая так удачно вписалась в его Чёртов план.

А может, правда, сказать сейчас?

В любом случае, речь, что вовсе нет ничего страшного, если она забыла, и он не в обиде, да и сам, честно говоря, не вспомнил бы (ну, наверное, не настолько прямолинейно, но как-то так), если бы не подвернувшийся случай, польётся сама собой, стоит только заговорить. Тем более сейчас, когда они снова остались од...

— Кхм-кхм.

...ни.

Да чтоб вас!

Обернулся Фатхи практически моментально, уставившись в упор на двух нарисовавшихся из ниоткуда незнакомцев. Один то ли ворон считал, то ли действительно осматривался, второй глядел прямо на них и продолжал говорить:

— Прошу прощения, сэр, мадам, — какая она тебе мадам?.. — мне ужасно жаль беспокоить вас, опасаясь нарушить столь хрупкое уединение, — оно не было бы таким хрупким, если б ты нас не побеспокоил, — но обстоятельства... Да и время не терпит, а потому позвольте спросить, не могли бы вы помочь мне и моим друзьям? Если, конечно, это не доставит вам хлопот.

Несмотря на доброжелательный вид обратившегося, копта затерзали смутные сомнения. Во-первых, доброжелательный вид не говорил ещё ровным счётом ничего. Во-вторых, хоть в своё время Яхья и прослыл безотказным, с тех пор утекло достаточно воды и работы над собой, так что привычное когда-то «да, конечно, что нужно делать?» срываться с губ не спешило. В-третьих, он был здесь не один. Рядом стояла ещё-пока-не-мадам, которую Фатхи знал достаточно, чтобы предположить у неё отсутствие всяческого восторга от наклёвывающихся перспектив. Помочь? В чём помочь?

Было и в-четвёртых. Со своей безотказностью справиться оказалось не так уж и сложно — черта была приобретённой, а не врождённой, а потому ироничное и всё ещё утвердительно звучащее яхьино «о нет!» скоро переросло во вполне серьёзное «даже не пытайтесь настаивать». Но сидело в нём ещё и природное свойство, проявившее себя сразу, как только копт научился разговаривать (на беду всех — довольно рано): болтливость. И не просто болтливость — разглагольствовал он кудряво, много, безостановочно, ассоциативно, из-за чего фразы наслаивались одна на другую, обрастая украшающими (по его мнению) их деталями, от которых шли новые ветви в этих бесконечно текущих речах.

И, конечно, с Шелией подобное казалось пустым и суетливым, подчас выдающим его нервозность с потрохами. Если же когтевранка всё-таки подмечала в его словах что-то интересное, внимательно слушала, он смущался, хоть и старался не подавать виду.

Пустое и бессмысленное с ней, но более ни с кем другим: всему остальному миру приходилось терпеть обрушивающиеся на него простыни, шутеечки, парадоксы, каламбуры, абсурдный вздор и кудрявые фразочки.

Помочь, говоришь, вам с друзьями надо.

Ни доверия, ни желания вписываться в неизвестное мероприятие эти двое в нём не вызывали, как, наверное, ни старался обратившийся к ним тип, а значило это только одно: можно выпускать бесов.

Поалевших глаз Шелия заметить не могла, потому что в этот момент Фатхи сделал небольшой шаг вперёд, встав так, чтоб чуть заслонить её плечом. И лёгкая кошачья ухмылочка также укрылась от девушки, потому что предназначалась двум нежданным жертвам многословия.

Щтощ, господа присяжные заседатели! Погнали!

— Да бросьте, времени хоть отбавляй, — разведённые в сторону руки словно иллюстрировали количество этого времени, которого этому несносному существу совсем не жаль. — Светлого дня, кстати. Хотя это как посмотреть — не на день, конечно, то, что он светел, очевидно; я имею в виду время. Такая субъективщина! — начав говорить — быстро, заполняя собой видимые и невидимые пространства, — Яхья Фатхи уже не планировал останавливаться и рисовал тикающие часики в воздухе с солнцем вместо циферблата, указывая то на пришельцев, то на себя, разминаясь перед начинающимся спектаклем. — У вас вот оно не терпит, а у меня — нестерпимо долго тянется. Будь сейчас потеплей, можно было бы захватить с собой мольберт с холстом и красками да набросать какой-нибудь пейзаж, но, сэр, — это было сказано чуть громче и адресовалось интересующемуся окрестностями гражданину, — не трудитесь высматривать сейчас хоть что-нибудь примечательное, если только вы не минималист. А если и да, в любом случае написание темнеющего замка на белом фоне над белым озером тоже не займёт много времени. Впрочем, если вы торопитесь, то вам это только на руку: набросал силуэт замка, вокруг всё оставил пустым — не суть ведь важно, что изображено, важно, что об этом сказано, — рисовать замок поверх замка не составило труда, и не-суть-ведь-важно, что на кого-кого, а на художников эти двое не тянули. Ему было наплевать: его несло. — Правда, монохром в любом случае выглядит чем-то прошловековым, я бы всё-таки посоветовал добавить какой-нибудь цветовой акцент. Вроде кальмара, вылезающего из-подо льда, однако если вдруг вы всерьёз собрались будить его, должен вас разочаровать: это наш парень. Причём, скорее всего, во всех смыслах: вы вот слышали, чья это может быть анимагическая форма? — несмотря на прозвучавший вопрос, шанса вставить хотя бы слово Фатхи давать и не собирался. — Вот и я слышал разное. Помимо всего прочего ещё и то, будто он добряк: не ведитесь. Ему выгодно распускать о себе слухи, что он добряк, — ага: кальмар распускает о себе слухи; добро пожаловать в яхьин мозг, — а сам по весне как нарядится в платьице да выпустит щупальца — такая кровь из глаз, вы бы видели. Но кто такое видел, тот больше вообще ничего не увидит. В жизни. Поэтому и картин таких нету тоже. И я в таком случае даже не разочаровать вас должен, а, скорее, предостеречь: с этим кальмаром лучше не связываться. И сто процентов, — очень кстати подвернулось осознание, что он даже не врёт, потому что действительно это слышал, — тот плеск — его тентаклей дело. Уважаемые господа, нет ничего страшней тентаклей, уж вы лучше поверьте на слово. Не понимаю тех, кто их ест: если подобная штука и оказывается в чьём-то рту, — например, в ТВОЁМ, Фатхи, — то вовсе не затем, зачем можно было бы подумать, — а чтобы ты умолк. — Нежные? О да! Как слизни, наверное. Я сам не знаю, но могу спросить у знакомого, ему довелось оценить. А что до людей, пробующих такие щупальца, как у нашего парня, то их постигает та же судьба, что и тех, кто видел его в платье. Вы слышали когда-нибудь о подобных случаях? Нет? Во-о-о-от. И, как видите, я уже вам помог в некотором роде: дал совет по живописи, — удерживать себя от неправильного ударения здесь было бы просто грешно, — и предостерёг от опасностей, поджидающих вас на этом берегу. Кальмары же, как медведи — сами не свои, когда только выходят из спячки. Не завидую тем, кто решил открыть сезон и спустить лодки на воду: во-первых, тут и воды никакой пока нет, точнее, есть, но не в том, как говорят магглы, агрегатном состоянии, зато есть кто? Правильно! Во-вторых, вы часом не в курсе, вообще такое возможно? Спустить лодки в такое время, я имею в виду. Нет, магия наше всё, и как-нибудь по льду они проплывут, но не проще ли на мётлах полетать? И от кальмара улизнуть хотя бы можно, — в конце концов, он был главным редактором, а не репортёром, чтобы, спрашивая, рассчитывать на ответ. — И да! — но приличия ради сделал вид, что спохватился. — Если вдруг вы всё-таки не планируете будить нашего добряка, который только с виду миленький, а на деле — вы уже поняли, то было бы неплохо предварительно узнать, на что мы с моей спутницей подпишемся, если согласимся вам помочь. Обыкновенная предосторожность: с кальмаром в платье по соседству живя, сложно не сделаться параноиком. Он же далеко не всегда одет. У него масса способов повергнуть в глубочайшее смятение!

Наконец-то в Яхье кончился воздух, и он взял недолгую паузу, чтобы перевести дух и удостовериться, что Шелия всё ещё не дала дёру, повергнутая в глубочайшее смятение, словно голый кальмар явился к ней наяву.

— Да. В общем и целом, не имея представления, в чём заключается помощь, невозможно сказать, получится её оказать или нет, — левая рука легла на правую, и слизеринец окончательно замолчал, довольствуясь тем, что словесных бесов всё-таки удалось выгулять, и таращась на незнакомцев с таким невозмутимым и невинным видом, будто не он только что так самозабвенно выносил им мозги.

Чем дольше Шелия наблюдала картину красноречиво жестикулирующего Яхьи, тем больше начинала теряться в попытках расшифровать из пантомимы хоть что-нибудь. Если не что-то членораздельное, то хоть одну эмоцию кроме замешательства, но…

Кажется, раньше такое всегда сопровождалось, ну… словами.

Активно жестикулирующий Яхья — в принципе не новость. Особо патетичные и эмоциональные речи почти всегда шли в комплекте вместе со вскидыванием рук, рисованием в воздухе абстрактных фигур и очень, очень выразительной мимикой. Но вот одни жесты она, кажется, видела впервые. И абсолютно точно провалилась в попытке хоть что-нибудь расшифровать.

Задумчиво глядя на эту немую сцену под аккомпанемент ругательств с лодочной станции, плеска воды и скрипящих досок, Шелия чувствовала легчайший укол… недовольства? разочарования? Смешанного с ноткой любопытства.

Может, ей самой было интересно было подойти и подслушать?

Намерение, не оформленное до конца — так, смутными ощущениями да состоянием подвешенной неопределенности. Что, может, если бы что-то нашлось, какой-то аргумент, слово, хоть что-нибудь, то она согласилась. Потому что ей хотелось согласиться. Как хотелось сейчас обернуться на шаги, со стороны озера, которые не то удалялись, не то… приближались? смешиваясь в один плохо разбираемый шум.

Может, если слишком часто предлагают безумные выходки, то в какой-то момент на них захочется согласиться? Чисто из интереса.

Да, слова, когда она отвечала, сплетались как обычно, вторя мыслям по накатанной: развилки вариантов, поиск дыр, где что-то могло пойти не так, прикидывание того, как проблемы можно решить в случае чего и как дорого это обойдется. Эмоционально она всегда отстранялась в такие моменты: как будто все эти размышления не оставляли места для того, чтобы на них влияло что-то кроме логики. И странным сейчас было осознание того, что если бы еще буквально несколько минут, то, может, она согласилась бы и так.

Если бы не…

— Всё пока.

Действительно, все: шебуршание на станции прекратилось. Тишина вокруг на несколько секунд показалась такой, будто все это ей померещилось: не было ни работников на станции, ни ругательств, ни плеска воды, ни скрипящих досок. Разочарование кольнуло сильнее.

Хотя, может, потом получится как-нибудь? Не последний же раз он…

— Кхм-кхм...

В списке причин, почему она не любит компании людей, моментально добавилась еще одна. Шанс подкрадывания сзади и запугивания неожиданным появлением сразу переместился на вторую строчку, оставляя позади необходимость придумывать тему разговора, вспоминать имя собеседника, поддерживать зрительный контакт и изображать какое-нибудь социально приемлемое выражение лица.

Инстинктивно обернувшись на голос и заметив пару мужчин, Шелия как можно более непринужденно попыталась спрятаться за яхьиной спиной, изредка поглядывая незнакомцев (это он меня только что мадам назвал?..) и пытаясь оценить их внешний вид. Казалось, они сошли с обложки маггловских книг о волшебниках — ну или, по крайней мере, очень старались соответствовать образам главных героев.

Где-то я такое уже видела… Ну или не прям такое, но-о-о…

В голову упорно лезла мысль, что перед ней ролевики — как те, которых она видела на маггловских снимках или кто наводил шороху в лесу рядом с домом и пугал криками и реконструкцией сражений всех проходивших неподалеку.

— … да и время не терпит…

Ой, это вы зря. Очень-очень-очень зря.

Будь Шелия здесь одна, то, вероятно, спросила бы, чем может помочь. Выслушала. Постаралась что-то сделать, окажись это ей по силам. Потому что, в самом-то деле, сбежать от неприятного разговора — это, конечно, она всегда рада, но если уж кто-то обращается за помощью, то молча пройти мимо банально невежливо. Да и решать чужие проблемы всегда легче, чем свои, чего б и не отвлечься?

Но вот насчет Яхьи она уже не была так уверена. Помочь бы он, допустим, согласился бы — хоть, может, и не сразу. Но не выпустить пар после того, как сорвалась интересная затея?.. Пф.

Удачи вам, ребята. Особенно если вы спешите.

— Да бросьте, времени хоть отбавляй…

Уже по первой фразе стало понятно, что предположение попало в яблочко. А чем дольше продолжался монолог, тем труднее было сдерживать смех. Уже не получалось даже следить за мыслью и прыжками между ассоциациями: все сливалось в одну сплошную тарабарщину, но, представляя себе лица тех мужчин, Шелия едва сдерживала смех. На словах о тентаклях, случайно выхваченных сознанием, пришлось зажать себе рот рукой, чтобы не заржать во весь голос.

Надеюсь, они этого не увидят. Сколько там уже времени прошло, кстати?

Слушая Яхью, его неизвестный собеседник улыбался, не дежурно-вежливо, не надменно и не в насмешку над чужими словами. Так обычно улыбаются, встретив что-то близкое, ностальгически знакомое, узнав себя или кого-то из друзей юности. Когда речь зашла о кальмаре и тентаклях, мужчина и вовсе расхохотался. Поначалу Яхье и Шелии показалось, что от его глубокого и гулкого смеха трещит лед на озере, но потом они как будто расслышали что-то похожее на глухие удары по льду снизу, причем лед действительно местами трескался. Примечательно, что второй мужчина, окончательно включивший режим телохранителя, никак не отреагировал на звуки озера, зато резко развернулся куда-то в сторону Запретного леса. Наконец отсмеявшись, первый незнакомец снова заговорил:

- И вам светлого дня. Примите наши искренние извинения, мы уже примерно месяц живем в походно-полевом режиме и начали отвыкать от общения с посторонними. Мы — это историки и археологи-любители, энтузиасты, интересующиеся всем, что связано с магией, а особенно — с магией друидов. Лет пятьсот назад нас назвали бы орденом, лет двести или триста — ложей, лет сто — сто пятьдесят — клубом. Меня зовут Коннор, а моего спутника — Теренс. Я надеюсь, что у нас еще будет возможность поговорить в более подходящей обстановке, а потому не буду зря терять время, ведь оно действительно относительно: его хватает на вереницу изысканных и прочно упакованных силлогизмов в любой, даже самой трагичной или комичной ситуации, но мало кому достанет на то, чтобы подобрать единственно верные и по-настоящему волшебные слова, не говоря уже о делах всей жизни…
Суть нашей просьбы такова: у нас есть основания полагать, что где-то недалеко от Хогсмида расположено надежно сокрытое, возможно — спящее, место, можно сказать — место силы, очень может быть, тесно связанное с друидами. По счастливому совпадению поблизости находится Школа, учениками которой, как мы осмелились предположить, вы являетесь. По многим причинам нам показалось правильным и логичным поискать среди профессоров этой Школы единомышленников и союзников в поисках этого места. У вас же мы просим совета и помощи в знакомстве с наиболее подходящими на эту роль профессорами. К сожалению, сами мы никогда не учились не только в … эээ … Хогвартсе, но и вообще ни в одной из школ магии, поэтому не можем похвастаться нужными знакомствами.